Неточные совпадения
— Что ж, там нужны
люди, — сказал он, смеясь глазами. И они
заговорили о последней военной новости, и оба друг перед другом скрыли свое недоумение о том,
с кем назавтра ожидается сражение, когда Турки, по последнему известию, разбиты на всех пунктах. И так, оба не высказав своего мнения, они разошлись.
Сережа, и прежде робкий в отношении к отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его звать молодым
человеком и как ему зашла в голову загадка о том, друг или враг Вронский, чуждался отца. Он, как бы прося защиты, оглянулся на мать.
С одною матерью ему было хорошо. Алексей Александрович между тем,
заговорив с гувернанткой, держал сына за плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна видела, что он собирается плакать.
Молодой
человек и закуривал у него, и
заговаривал с ним, и даже толкал его, чтобы дать ему почувствовать, что он не вещь, а
человек, но Вронский смотрел па него всё так же, как на фонарь, и молодой
человек гримасничал, чувствуя, что он теряет самообладание под давлением этого непризнавания его
человеком.
— «Лети-ка, Летика», — сказал я себе, — быстро
заговорил он, — когда я
с кабельного мола увидел, как танцуют вокруг брашпиля наши ребята, поплевывая в ладони. У меня глаз, как у орла. И я полетел; я так дышал на лодочника, что
человек вспотел от волнения. Капитан, вы хотели оставить меня на берегу?
Да чего: сам вперед начнет забегать, соваться начнет, куда и не спрашивают,
заговаривать начнет беспрерывно о том, о чем бы надо, напротив, молчать, различные аллегории начнет подпускать, хе-хе! сам придет и спрашивать начнет: зачем-де меня долго не берут? хе-хе-хе! и это ведь
с самым остроумнейшим
человеком может случиться,
с психологом и литератором-с!
— Да, прекрасный, превосходный, образованный, умный… —
заговорил вдруг Раскольников какою-то неожиданною скороговоркой и
с каким-то необыкновенным до сих пор оживлением, — уж не помню, где я его прежде, до болезни, встречал… Кажется, где-то встречал… Вот и этот тоже хороший
человек! — кивнул он на Разумихина, — нравится он тебе, Дуня? — спросил он ее и вдруг, неизвестно чему, рассмеялся.
— Я полагаю, —
заговорил он снова уже более взволнованным голосом, а зяблик над ним в листве березы беззаботно распевал свою песенку, — я полагаю, что обязанности всякого честного
человека быть вполне откровенным
с теми…
с теми
людьми, которые… словом,
с близкими ему
людьми, а потому я… я намерен.
Он ожидал, что Базаров
заговорит с Одинцовой, как
с женщиной умною, о своих убеждениях и воззрениях: она же сама изъявила желание послушать
человека, «который имеет смелость ничему не верить», но вместо того Базаров толковал о медицине, о гомеопатии, о ботанике.
Аркадий
с сожалением посмотрел на дядю, и Николай Петрович украдкой пожал плечом. Сам Павел Петрович почувствовал, что сострил неудачно, и
заговорил о хозяйстве и о новом управляющем, который накануне приходил к нему жаловаться, что работник Фома «дибоширничает» и от рук отбился. «Такой уж он Езоп, — сказал он между прочим, — всюду протестовал себя [Протестовал себя — зарекомендовал, показал себя.] дурным
человеком; поживет и
с глупостью отойдет».
— А — баб — не приходилось? — спросил
человек в шапке
с наушниками и поучительно, уверенно
заговорил, не ожидая ответа: — Баб следует особенно стращать, баба на чужое жаднее мужика…
— Беседуя
с одним, она всегда заботится, чтоб другой не слышал, не знал, о чем идет речь. Она как будто боится, что
люди заговорят неискренно, в унисон друг другу, но, хотя противоречия интересуют ее, — сама она не любит возбуждать их. Может быть, она думает, что каждый
человек обладает тайной, которую он способен сообщить только девице Лидии Варавка?
Испугав хоть и плохонького, но все-таки
человека, Самгин почувствовал себя сильным. Он сел рядом
с Лидией и смело
заговорил...
«Русский. Я его где-то видел», — отметил Самгин и стал наклонять голову каждый раз, когда этот
человек оглядывался. Но в антракте
человек встал рядом
с ним и
заговорил глухим, сиповатым голосом...
Вот она
заговорила, но в топоте и шуме голосов ее голос был не слышен, а круг снова разрывался,
люди, отлетая в сторону, шлепались на пол
с мягким звуком, точно подушки, и лежали неподвижно; некоторые, отскакивая, вертелись одиноко и парами, но все падали один за другим или, протянув руки вперед, точно слепцы, пошатываясь, отходили в сторону и там тоже бессильно валились
с ног, точно подрубленные.
Он закрыл глаза, и, утонув в темных ямах, они сделали лицо его более жутко слепым, чем оно бывает у слепых от рождения. На заросшем травою маленьком дворике игрушечного дома, кокетливо спрятавшего свои три окна за палисадником, Макарова встретил уродливо высокий, тощий
человек с лицом клоуна,
с метлой в руках. Он бросил метлу, подбежал к носилкам, переломился над ними и смешным голосом
заговорил, толкая санитаров, Клима...
Как-то вечером подошли
человек пять
людей с ружьями и негромко
заговорили, а Лаврушка, послушав, вдруг огорченно закричал...
Самгин дождался, когда пришел маленький, тощий, быстроглазый
человек во фланелевом костюме, и они
с Крэйтоном
заговорили, улыбаясь друг другу, как старые знакомые. Простясь, Самгин пошел в буфет,
с удовольствием позавтракал, выпил кофе и отправился гулять, думая, что за последнее время все события в его жизни разрешаются быстро и легко.
Самгину подумалось, что настал момент, когда можно бы
заговорить с Бердниковым о Марине, но мешал Попов, — в его настроении было что-то напряженное, подстерегающее, можно было думать, что он намерен затеять какой-то деловой разговор, а Бердников не хочет этого, потому и говорит так много, почти непрерывно. Вот Попов угрюмо пробормотал что-то о безответственности, — толстый
человек погладил ладонями бескостное лицо свое и
заговорил более звонко, даже как бы ехидно...
Освобожденный стол тотчас же заняли молодцеватый студент, похожий на переодетого офицера, и скромного вида
человек с жидкой бородкой, отдаленно похожий на портреты Антона Чехова в молодости. Студент взял карту кушаний в руки, закрыл ею румяное лицо, украшенное золотистыми усиками, и сочно
заговорил, как бы читая по карте...
Расстегиваясь, пошатывая вагон, он
заговорил с Климом, как
с человеком,
с которым хотел бы поссориться...
— Позволь! Нельзя обращаться
с человеком так, как ты со мной, — внушительно
заговорил Самгин. — Что значит это неожиданное решение — в Париж?
Она ничуть не считается
с тем, что у меня в школе учатся девицы хороших семейств, —
заговорила мать тоном
человека, у которого начинают болеть зубы.
Настроение Самгина становилось тягостным.
С матерью было скучно, неловко и являлось чувство, похожее на стыд за эту скуку. В двери из сада появился высокий
человек в светлом костюме и, размахивая панамой,
заговорил грубоватым басом...
—
Человек несимпатичный, но — интересный, — тихо
заговорил Иноков. — Глядя на него, я, бывало, думал: откуда у него эти судороги ума? Страшно ему жить или стыдно? Теперь мне думается, что стыдился он своего богатства, бездолья, романа
с этой шалой бабой. Умный он был.
Но их немедленно притиснули к стене, и
человек с длинными усами, остроглазый, весело, но убедительно
заговорил...
— Довольно! — закричали несколько
человек сразу, и особенно резко выделились голоса женщин, и снова выскочил рыжеватый, худощавый человечек, в каком-то странного покроя и глиняного цвета сюртучке
с хлястиком на спине. Вертясь на ногах, как флюгер на шесте, обнаруживая акробатическую гибкость тела, размахивая руками, он возмущенно
заговорил...
— Не моя, — ответил
человек, отдуваясь, и
заговорил громко, словами, которые как бы усмехались: — Сотенку ухлопали, если не больше. Что же это значит, господа, а? Что же эта… война
с народонаселением означает?
Человек с серьгой в ухе не ответил. Вместо него словоохотливо
заговорил его сосед, стройный красавец в желтой шелковой рубахе...
— Как же я могу знать? — сухо сказала она и пророческим тоном
человека с большим жизненным опытом
заговорила...
И
с самим
человеком творилось столько непонятного: живет-живет
человек долго и хорошо — ничего, да вдруг
заговорит такое непутное, или учнет кричать не своим голосом, или бродить сонный по ночам; другого, ни
с того ни
с сего, начнет коробить и бить оземь. А перед тем как сделаться этому, только что курица прокричала петухом да ворон прокаркал над крышей.
— Извергнуть из гражданской среды! — вдруг
заговорил вдохновенно Обломов, встав перед Пенкиным. — Это значит забыть, что в этом негодном сосуде присутствовало высшее начало; что он испорченный
человек, но все
человек же, то есть вы сами. Извергнуть! А как вы извергнете из круга человечества, из лона природы, из милосердия Божия? — почти крикнул он
с пылающими глазами.
— Послушайте, — ласково, но
с волнением
заговорил Обломов, — мои
люди болтают разный вздор; вы, ради Бога, не верьте им.
Все встали, окружили ее, и разговор принял другое направление. Райскому надоела вся эта сцена и эти
люди, он собирался уже уйти, но
с приходом Веры у него
заговорила такая сильная «дружба», что он остался, как пригвожденный к стулу.
— Ты знаешь, нет ничего тайного, что не вышло бы наружу! —
заговорила Татьяна Марковна, оправившись. — Сорок пять лет два
человека только знали: он да Василиса, и я думала, что мы умрем все
с тайной. А вот — она вышла наружу! Боже мой! — говорила как будто в помешательстве Татьяна Марковна, вставая, складывая руки и протягивая их к образу Спасителя, — если б я знала, что этот гром ударит когда-нибудь в другую… в мое дитя, — я бы тогда же на площади, перед собором, в толпе народа, исповедала свой грех!
Да Егор Петрович сам, встретив в слободе какого-то
человека, вдруг
заговорил с ним по-якутски.
— А я так убедился в противном, —
заговорил Нехлюдов
с недобрым чувством к зятю, — я убедился, что большая половина
людей, присужденных судами, невинна.
— Мне кажется, что вы меня не так поняли, Софья Игнатьевна, —
заговорил Привалов. — Для осуществления моих планов нужен не один
человек, не два, а сотни и тысячи
людей. Я глубоко убежден в том, что эта тысяча явится и сделает то, чего мы
с вами не успеем или не сумеем.
Опыт научил его мало-помалу, что пока
с обывателем играешь в карты или закусываешь
с ним, то это мирный, благодушный и даже неглупый
человек, но стоит только
заговорить с ним о чем-нибудь несъедобном, например, о политике или науке, как он становится в тупик или заводит такую философию, тупую и злую, что остается только рукой махнуть и отойти.
— Нет, господа, что, —
заговорил презрительным и небрежным голосом
человек высокого роста, худощавый,
с лицом, усеянным прыщами, завитый и намасленный, должно быть камердинер, — вот пускай нам Куприян Афанасьич свою песенку споет. Нут-ка, начните, Куприян Афанасьич!
— Пускай шумят, —
заговорил, растопыря руки,
человек с плисовым воротником, — мне что за дело! лишь бы меня не трогали. В истопники меня произвели…
Странные дела случаются на свете:
с иным
человеком и долго живешь вместе и в дружественных отношениях находишься, а ни разу не
заговоришь с ним откровенно, от души;
с другим же едва познакомиться успеешь — глядь: либо ты ему, либо он тебе, словно на исповеди, всю подноготную и проболтал.
Женщина
с удивлением посмотрела на нас, и вдруг на лице ее изобразилась тревога. Какие русские могут прийти сюда? Порядочные
люди не пойдут. «Это — чолдоны [Так удэгейцы называют разбойников.]», — подумала она и спряталась обратно в юрту. Чтобы рассеять ее подозрения, Дерсу
заговорил с ней по-удэгейски и представил меня как начальника экспедиции. Тогда она успокоилась.
— Не правда ли, хорошо? — сказал Михаил Иваныч учителю уже простым голосом и без снимания мерки; ведь не нужно быть в дурных отношениях
с такими
людьми, которые допрашивают ординарцев, — почему ж не
заговорить без претензий
с учителем, чтобы он не сердился?
Молодой
человек заговорил с проезжим по-французски.
Она появлялась всюду, где можно было встретить военных
людей; и сама
заговаривала с ними, и дочерей заставляла быть любезными: словом сказать, из последнего билась, чтобы товар лицом показать.
— Вот мы приехали знакомиться, —
с польскою ласковостью
заговорил Стабровский, наблюдая дочь. — Мы, старики, уже прожили свое, а молодым
людям придется еще жить. Покажите нам свою славяночку.
— Позвольте же и мне, милостивый государь,
с своей стороны вам заметить, — раздражительно вдруг
заговорил Иван Федорович, потерявший последнее терпение, — что жена моя здесь у князя Льва Николаевича, нашего общего друга и соседа, и что во всяком случае не вам, молодой
человек, судить о поступках Лизаветы Прокофьевны, равно как выражаться вслух и в глаза о том, что написано на моем лице.
— По-братски и принимаю за шутку; пусть мы свояки: мне что, — больше чести. Я в нем даже и сквозь двухсот персон и тысячелетие России замечательнейшего
человека различаю. Искренно говорю-с. Вы, князь, сейчас о секретах заговорили-с, будто бы, то есть, я приближаюсь, точно секрет сообщить желаю, а секрет, как нарочно, и есть: известная особа сейчас дала знать, что желала бы очень
с вами секретное свидание иметь.
Он был говорлив, беспокоен,
заговаривал со всеми встречавшимися
с ним
с жаром, и как будто так и набрасываясь на
человека, но всё о предметах до того разнообразных и неожиданных, что никак нельзя было добиться, что, в сущности, его так теперь беспокоит.
— А как же: грешный я
человек, может, хуже всех, а тут святость. Как бы он глянул на меня, так бы я и померла… Был такой-то случай
с Пафнутием болящим. Вот так же встретила его одна женщина и по своему женскому малодушию
заговорила с ним, а он только поглядел на нее — она языка и решилась.